АЛИСА ШЕР: "С ТОБОЙ И БЕЗ ТЕБЯ"

 

-Как ты можешь так с ней поступать! - кричу я.

-Не лезь не в свое дело! - нагло отвечает Дима, наливая себе воды.

-Светка любит тебя! - не уступаю я. - А ты изменяешь ей!

В пронзительно-голубых глазах вспыхивают и гаснут одна за другой искорки нешуточного гнева.

-Пошла ты! - бросает он презрительно и делает молниеносное движение рукой. Я чувствую, как лицо обжигают пузырьки минералки. От неожиданности застываю с нелепо открытым ртом.

-Поучайте лучше ваших паучат, - произносит Нагиев. Но в глазах уже нет ярости.

Вдруг Дима протягивает руку и нежно проводит пальцем по моей щеке, словно слезу, стирая с нее каплю воды...

Первым красавцем в нашей театральной студии при Дворце молодежи считался Дима Нагиев. Девчонки бегали за ним, хотя знали, что он живет со Светкой, которая на шесть лет его старше. Она была среди нас самая красивая и любила его по-настоящему. Дима же только играл в семью: встречал из садика ее маленького сына, а сам... Светка, плача, чуть не каждый день рассказывала мне, как Дима ей изменяет. Так было жалко ее, что однажды я решилась Нагиеву все высказать... И вот чем это закончилось! Однако после того, как он плеснул мне минералкой в лицо, я вместо того, чтобы возненавидеть обидчика, поняла, что влюбилась... без памяти.

Дима хотел поступать в театральный институт, где я училась на театроведческом. Я могла бы рассказать ему о вступительных экзаменах, о преподавателях. Но он попросту не замечал меня. Зачем ему такая длинная - чуть не на голову выше его, в очках, заячьем полушубке и валенках?..

Нашу театральную студию спустя год закрыли, и поводов видеться с Нагиевым не стало. Я продолжала учиться в институте, Диму забрали в армию. Время от времени мы созванивались со Светкой.

Как-то раз незадолго до Нового года она сказала: «Я буду играть Деда Мороза на детском празднике. Поехали со мной на репетицию, увидишь, тебя ждет сюрприз».

Я сидела в полупустом зале, крутая до невозможности. Папа, работавший за границей - он проектировал заводы по переработке нефтепродуктов, привез мне джинсы-варенки, а мама в «Березке» на боны купила белый свитер с люрексом. И вдруг слышу - сзади окликает знакомый голос. Оборачиваюсь: Дима! Оказывается, его отпустили в отпуск. Вскакиваю и бросаюсь к нему. Обрадовалась невероятно.

«Ни один человек в этом городе не радовался мне так, как ты», - признался он позже.
Мы долго говорили. Я зачем-то наврала, что бьша замужем. Возможно, интуитивно почувствовала, что понравиться ему могут только опытные, «бывалые» женщины. А со Светкой у них все было кончено. Она не пускала его даже на порог. Видимо, Дима порядком потрепал ей нервы и она не хотела продолжать отношения. Провожать он меня тогда не пошел, но телефонами мы обменялись. «Надумаешь поступать в театральный после армии - звони, чем смогу, помогу», - сказала я.
А через три дня наступил Новый год. Я встречала его дома в компании со своим молодым человеком, двоюродной сестрой Ирой и родителями. Наверное, шампанское ударило в голову, но часа в два ночи я вдруг взяла телефон и набрала номер Нагиева: «Привет, это Алиса. С Новым годом! Что делаешь?. .»

Как потом рассказывал мне Дима, я еще только произносила новогоднее поздравление, а он уже натягивал брюки. Новый год в компании мамы и бабушки его явно не устраивал.

«Если хочешь, приезжай», - сказала я.

Он примчался и с места в карьер начал приставать к моей сестре, девушке скромной и стеснительной, которая вскоре засобиралась домой.

Спустя годы он не уставал подначивать Ирину: «Глупая ты, Ирка, сбежала от собственного счастья, могла бы ездить сейчас на «мерседесе».

А в тот первый день наступившего года я навсегда рассталась с влюбленным в меня юношей и отправилась с Димой в гости к приятельнице, живущей на соседней улице. Мы уже не могли оторваться друг от друга и остались у нее ночевать. На одной кровати за ширмой. Я не стала томить ни его, ни себя. В этот Новый год мы впервые стали близки. И оставшиеся шесть дней его отпуска провели вместе. По всему городу искали укромные уголки, где бы уединиться: я обращалась с просьбой приютить к подруге, а он возил меня к своей двоюродной сестре. И все это, как правило, днем, потому что раньше было не принято порядочным незамужним девушкам ночевать не дома.

Мы стоим на перроне, тесно прижавшись друг к другу. Отпуск закончился, Диме пора возвращаться в часть. «Дождешься меня из армии, я на тебе женюсь», - вдруг говорит он.

Я счастливо киваю в ответ и глажу шершавый рукав его шинели.

Свою сногсшибательную куртку, в которой он щеголял в городе, Дима оставил дома. Из-за нее, собственно, он и оказался в армии. Нагиев фарцевал на Гостинке - денег в семье не хватало, он помогал маме чем мог, но однажды попался. «Выбирай: или армия, или зона», - сказали в милиции.

Дима попросил отправить его в Афганистан.

Так и написал в заявлении: «Прошу отправить меня в Авган». Через букву «в».

«Знаете, нам там нужны грамотные специалисты», - ответили ему, и Дима поехал в Вологду.

Мы стали писать друг другу, он подписывал свои письма «Мастер», а я - «Бегемот, мечтающий выйти замуж».

В апреле у Димы день рождения. Командование отпустило его по этому случаю в двухдневный отпуск, и я засобиралась в часть. Стояла на перроне в ожидании поезда, рядом - полная сумка, в которую, помимо деликатесов, я положила нарядную блузку, юбку, ключи от квартиры, очки. В другой руке держала за веревочку картонную коробку с собственноручно испеченным тортом «Рыжик». К сожалению, мысли мои устремились в направлении Вологодской области намного раньше поданного в ту же сторону состава. Поэтому забытая мной сумка так и осталась стоять на перроне. К Диме я приехала с одним «Рыжиком».

...Из армии он вернулся в мой день рождения, восемнадцатого июня. Увидела его с балкона, помчалась вниз... С этого момента мы не расставались. Если он уезжал от меня дальше чем на сто километров, я физически начинала себя плохо чувствовать.

Мы подали заявление в загс и одновременно сняли маленький домик под Сестрорецком. Так получилось, что медовый месяц у нас состоялся перед свадьбой. Этот август - самый счастливый в моей жизни. Мы не расставались ни днем ни ночью, и у него не было никого, кроме меня. Все последующие тринадцать лет нашей жизни я совсем не бьша в этом уверена...

Родители ничего не имели против того, чтобы мы были вместе. А вот подруги говорили: «Алиса, этот человек не для тебя. Поматросит до сорока лет и бросит».

Так и случилось...

Свадьбу справляли без изысков из-за полного отсутствия денег. На мне - серый костюм и колготки в сеточку, на Диме - ничего своего. Костюм от друга детства, ботинки на время церемонии одолжил папа. Нас «окольцевали». Вместо того, чтобы поздравить сына, Димин отец говорит: «Голубчик, я тебя очень прошу, отдай туфли, твои ужасно жмут».

Я страшно стеснялась своего роста, поэтому надела лодочки без признаков каблука, скрючилась и только так достигла желаемого эффекта - казаться ниже жениха. Никогда не забуду, как Нагиев представил меня маме и бабушке:

-Это Алиса, моя будущая жена, - сказал он.

Маленькие женщины с ужасом посмотрели на меня снизу вверх и одновременно спросили:

-Димочка, чем же мы ее кормить будем?

Я благодарна Диме за то, что со временем он избавил меня от комплекса. Ему нравилось, когда я носила каблуки, а ведь я была на них на голову выше его. Хотя не могу сказать, что ему нравились именно высокие девушки, ему нравились все...

Первые четыре года мы жили вместе с моими родителями. По вечерам, дождавшись, когда они уснут, выползали на кухню, курили и говорили, говорили. Дима рассказывал мне о своем детстве, первой любви, родителях.

Димины предки были персами. Спасаясь от голода, они ушли из Ирана в Баку, оттуда в Ашхабад. Прадедушка и прабабушка погибли, оставив маленького сына, которому в детском приюте дали фамилию Нагиев. Настоящая фамилия неизвестна - все метрики утеряны. Одна из Диминых бабушек - немка, звали ее Гертруда. Кто-то еще из прародителей был выходцем из Латвии. Видимо, неотразимая Димина внешность - результат этого невероятного смешения кровей. Пронзительный взгляд голубых глаз, безупречная кожа необыкновенного персикового цвета, вьющиеся волосы производили неизгладимое впечатление на женщин.

Когда Дима был маленьким, его семья жила в двух комнатах на Социалистической улице Ленинграда. Со временем родители получили трехкомнатную квартиру, но когда Диме исполнилось четырнадцать, папа с мамой развелись - у отца появилась другая женщина. Квартиру разменяли. Развод был непростой, дети на долгое время практически перестали общаться с папой. Дима очень переживал. Он встречался с отцом и уговаривал вернуться. Но у него ничего не вышло. Лишь спустя годы отношения восстановились. Храня в памяти те тяжелые воспоминания, он очень заботится о нашем сыне Кирилле. Димина мама так и не вышла больше замуж И мне кажется, что она до сих пор очень переживает. У них была действительно хорошая семья, о которой стоит жалеть.

Мы с Димой расставались совсем по-другому. Мне кажется, нам удалось сохранить хорошие отношения. Я никогда не возражала против общения Кирилла с отцом. Какой смысл ломать, рушить, оставляя на память друг другу шрамы?..

В детстве Диме нередко приходилось забирать младшего брата Женю из детского сада. Однажды он забыл это сделать, а мама с бабушкой не проконтролировали. Семья села за стол ужинать. И вдруг, о боже!.. «А где же Женечка?!»

Сам Дима в детский сад не ходил. Его дважды попробовали туда отвести, но оба раза он с утра до вечера стоял у забора и рыдал. «Я не выдержала и забрала его домой», - вспоминала бабушка.

Несмотря на то, что он был домашним ребенком, Дима часто болел ангиной. Видела несколько фотографий, датированных разными годами, которые были подписаны «Димочка после ангины». Когда ему вырезали гланды, ангины прекратились. По-видимому, носоглотку наш сын унаследовал от папы. Зимой он никогда не болеет, а вот летом - обязательно. Стоило нам отправиться куда-то отдыхать, Кирилл немедленно сваливался с температурой. В Болгарии пролежал все две недели нашего отпуска. Недавно он ездил на три недели на Крит со своей девушкой.

-Температура поднималась? - спрашиваю я, наученная горьким опытом.

-Мама, всего на один день.

После ангины или до - на всех фотографиях Дима прелестный, ангелоподобный малыш. Его мама рассказывала мне, как все знакомые ей говорили: «Это преступление, что у вас один ребенок».

И на свет появился Димин брат Женя. Дима - вылитый папа, а Женя похож на маму. Но оба горячие, вспыльчивые, ругаются в пух и прах, но потом непременно мирятся.

Став постарше, Дима стал ездить в детский лагерь под Сестрорецком. Потом здесь же отдыхал и Кира. Дима его навещал. Нагиев скрывает, но он очень сентиментальный человек, и конца не было навеянным этим местом воспоминаниям: «Здесь я играл, а вот здесь мы спали...»

Однажды, когда Диме было лет десять, он гулял с приятелем во дворе.

- Ребята, а хотите увидеть фонарик, который работает без батареек? - к мальчикам подошел приветливый, улыбчивый дяденька .

-Да не может такого быть, чтобы без батареек, - сомневаются ребята.

-Пойдемте со мной, да хотя бы вон в тот подвал, там темно, сами увидите, как он ярко светит.

Мальчишки переглянулись и отправились за незнакомцем.

Сообразив, что на самом деле нужно дяденьке, Дима стал упрашивать маньяка: «Отпустите меня, я вам лучше девчонку приведу. У нас есть тут одна такая, на все согласная».

Какая же сила убеждения была у маленького мальчика, если этот негодяй его отпустил. Оказавшись на свободе, Дима со всех ног бросился в милицию. Обратно он мчался уже в сопровождении стражей порядка. Добежав до дома, где уединился с его приятелем маньяк, Дима упал без сил. «Вот в этом доме! Скорее!» - крикнул он милиционерам.

Диминого друга освободили, маньяка задержали. К счастью, мерзавец не успел сделать ребенку ничего плохого.

В школе Нагиев был, мягко говоря, полноват. Вплоть до шестого класса у него была «зеркальная болезнь»: из-за толстенького брюшка свое мужское достоинство Дима мог разглядеть только в зеркале, а потому совершенно не пользовался вниманием противоположного пола. Но он не унывал и проявлял характер независимый и задиристый, за который его прозвали «Наглеев». Потом он увлекся спортом, в школе олимпийского резерва занимался самбо, похудел и добился очень хороших результатов. Не столько благодаря кедам сорок девятого размера, которыми Димин тренер лупил своих воспитанников, сколько из-за собственных целеустремленности и упорства. Тренируясь, он специально бегал по парку Сосновка, где собирались хулиганские компании, закалял волю и смелость. Когда мы ездили в отпуск в Испанию, он из-за отсутствия тренажерного зала упражнялся с огромными камнями. И до сих пор не обходится без ежедневных занятий спортом.

Оля Смирнова - маленькая блондинка - стала первой девушкой, которая обратила на него внимание. Дима был по уши в нее влюблен и так благодарен за отзывчивость, что поступил в один с Олей институт - ЛЭТИ. Какое-то время они даже жили вместе - сходились, расходились. Но в конце концов она окончательно ушла к другому. Нагиев очень переживал и даже пытался резать вены. От кровопотери его спас вернувшийся из школы младший брат. Женя вызвал «скорую», и Диму, как водится в подобных случаях, отвезли в районную психушку.

Дима переживал, но не долго. Потому что откуда ни возьмись появилась масса девушек, желающих его утешить. Женское внимание обрушилось буквально шквалом. «Такое впечатление, что они все разом прозрели и набросились на меня», - вспоминал Дима.

Таких мужчин, которые притягивают женщин как магнитом, очень мало, это штучный товар. При этом Нагиев может быть грубым, говорить гадости. Другой человек, сказавший тебе гадость, навсегда перестает для тебя существовать, а Дима позвонит:

- Привет!

И ты, как ни в чем не бывало, ответишь:

- Привет!

Кирилл общается с девочками так же, как отец. Иногда я говорю ему: «Не надо так обижать».

Но полутонов у них быть не может.

Седьмого сентября мы поженились, а спустя год, тридцать первого августа, родился Кирилл.

Когда я позвонила Нагиеву по телефону сказать, что беременна, повисла пауза. Дима был еще слишком молод, чтобы обрадоваться этому обстоятельству. «Алис, ну рано нам еще стирать пеленки, - наконец произнес он, - делай аборт».

Но при этом, видя, что я курю, строго говорил: «Если собираешься рожать, бросай сигареты».

Меня положили в больницу «на сохранение», а Дима переехал к своей маме. Чего ему было делать с моими-то родителями? А когда я вышла из больницы, мы так и стали жить: он - у своих, я - у своих.

Как-то раз он приехал ко мне домой. Мы долго разговаривали. Он опять просил подождать с ребенком, дать ему окончить институт, я отказывалась делать аборт. Сейчас другими глазами смотрю на него тогдашнего и ни в чем не виню. Первый курс института, стипендия тридцать рублей живет у чужих людей, а тут еще ребенок. Представляю на его месте Кирилла и думаю: «Ужас!» А Дима потом просил прощения: «Извини, я был глупый».

И за все годы ни разу не дал усомниться в том, что он замечательный отец.

Ближе к родам мы помирились. Как сейчас помню: смотрю из окна роддома и вижу его, шагающего по лужам в своем знаменитом плаще. Он поднимает лицо, разыскивая меня глазами, и я вижу, что они светятся радостью. И после этого мы больше уже никогда не обсуждали, правильно ли я поступила, оставив ребенка. Он написал и передал в роддом письмо: «Я рад, что у нас сын. Прости, что обидел тебя, мой хороший». Он обладает удивительной способностью находить именно такие слова, что после многих обид и разочарований ты снова начинаешь верить - ты любима. Он приехал забирать меня на такси. Держал Киру на руках и удивлялся: почему, глядя на это сморщенное существо, бабушки причитают: «Ой, какой хорошенький!»

День у новорожденного Киры перепутался с ночью, он не засыпал до трех ночи. Дима возил его по квартире в коляске. На паласе от этих укачиваний осталась «колея». Он и гулял с сыном, и стирал пеленки. Когда Кира подрос, по субботам мы шли с ним в театры, зоопарк, «мороженицу». Появилась машина - стали выезжать за город. Как-то раз мы с Димой пошли на Моdern Talking и очень переживали, что не взяли с собой семилетнего Киру, который чем-то провинился. Вернувшись, обнаружили под дверью спальни записку: «Вы не правы, что не разрешили мне смотреть «Кролика Роджера»!» А мы-то переживали, что лишили его концерта! В ящике стола у Киры лежали две записки: «Дима дурак» и «мама дура». Когда он бывал кем-то из нас недоволен, открывал записку, читал, и ему становилось легче. Кира до сих пор называет отца Димой. Наверное, потому, что я не называла его иначе. Даже когда Кира был маленьким, говорила: «Иди к Диме». Сейчас только в разговоре на жизненно важные темы Кира называет его папой.

Давно, когда Кира был подростком, бабушка принялась его расспрашивать:
-А какая у тебя мама?
-Красивая, хорошая.
-А папа?
-А папа, он сродни богу. В этом его отношении к Диме есть, наверное, и моя заслуга, потому что смогла не озлобиться и сохранила к Диме очень искреннее и теплое чувство.
Димина сумасшедшая популярность очень мешала нам жить. Есть артисты, которые нормально относятся к тому, что в них тычут пальцем. Нагиев проявления народного признания переживал тяжело. Поехав отдыхать в Сочи, мы не могли дойти до моря. Беспардонный зритель передачи «Осторожно, Модерн!» требовал, чтобы Дима веселил их здесь и сейчас. Он никогда не давал автографы навязчивым поклонникам. Отвечал: «Пожалуйста, подойдите ко мне после концерта или спектакля».

Однажды он позвонил мне очень расстроенный, может, мне показалось, но в голосе звучали слезы.- «Ты представляешь, Кира отказался идти со мной в магазин! Мой единственный сын меня стесняется!»

А Кира, будучи подростком, не мог выносить постоянных приставаний чужих восторженных тетенек к папе. Ну что ж, я понимаю сына. Эти «тетеньки» и мне отравили всю жизнь.
Вскоре после института Нагиев стал работать в театре «Время». Труппа репетировала спектакли-сказки в Петербурге, а выступала в Германии. И вот однажды Дима говорит:
-Я не приду ночевать, у нас генеральный прогон спектакля. Закончится поздно, останусь у Гладовского.
-Ну ладно, - отвечаю я.
Дима всегда внушал мне:
«Что бы тебе ни говорили про меня, не верь никому, это они завидуют».

А утром нам домой позвонили, искали Диму, чтобы предложить ему роль в кино. Я набрала номер Гладовского и попросила мужа к телефону. «А его у нас не было», - ответили мне.
Так начала раскручиваться первая история его измены. Развитию сюжета послужил извлеченный из Диминых трусов длинный темный волос. Дима стоял у раковины, мыл руки, когда я потянула за ниточку неопровержимой улики.
Я плакала, мне было очень плохо, казалось, что жизнь рушится на глазах. А он говорил, что я ошибаюсь, заблуждаюсь, обманываюсь. Когда Дима в очередной раз уехал на гастроли, я в порыве отчаяния сложила в кастрюлю все его письма и подожгла... Он вернулся, увидел горку пепла, которую я оставила специально к его приезду, и сказал: «Займись делом, тогда дурацких мыслей не будет в голове».

В конце концов я дала себя убедить в том, что ничего нет, а он, вернувшись с очередных гастролей в Германии, вдруг сказал: «Там все кончено. Я вернулся, я с тобой».
Я уже успела успокоиться, и вдруг такое откровенное признание в измене! Но это было единственный раз. Мы серьезно поговорили тогда. Раздавленная этой историей, я тоже позволила себе флирт с другим мужчиной, но не больше. Дима надавил на меня, заставив признаться, и сказал: «Ну что ж, ничья -1:1».
И тогда мы с ним поклялись, что если у кого-то из нас появятся отношения на стороне, мы честно об этом скажем.
Больше он ни разу не признал измены: ничего не было, ты все придумала. Хоть жги каленым железом. И в большинстве случаев Дима заставлял меня ему верить. Я думаю, что это гипноз. Кире он и сейчас говорит: «Мама все придумывала. Если бы не ее буйная фантазия, мы бы до сих пор жили вместе».

Но Кира хорошо знает папу и ни в чем меня не упрекает.
Теперь я думаю, что девицы в его жизни были постоянно. Я видела только верхушку айсберга. Знаю в подробностях о четырех за тринадцать лет, что мы прожили вместе, а на самом деле их было сорок четыре. Я чувствовала, когда он был не со мной. Он становился безразличным, и все во мне его бесило: как я стою, сижу, готовлю, одеваю ребенка, разговариваю. Что бы ни делала, была не такая, как ему хотелось.
Я очень легкомысленно относилась к бытовым вопросам.
«Если ты не заменишь землю для кактусов, я буду думать о тебе хуже, чем мне хотелось бы», - говорил Дима.
Я тоже жалела кактусы. Но фокусироваться на них не собиралась. Так же, как и на мелких неприятностях, без которых не обойтись в любом доме. Однажды наш щенок, французский бульдог по кличке Зарик, прогрыз дырку в новом ковре. Небольшую, но достаточную, чтобы Дима заметил. Он выстроил нас в ряд - меня, Киру и пса - и жестко отчитал за порчу имущества.

Это было Димино желание завести Зарика. Собак он любит с детства. В детстве у него был эрдель по кличке Альт. Когда пес умирал, Дима нес его не одну остановку на руках в ветлечебницу. Если Кира вовремя не погуляет с нашим бульдожкой, разгорался скандал: «Ты сам можешь не пописать, а собаку мучить не имеешь права! Это живое существо!»
Все Димины книги, которые передала мне его мама для Киры, о животных. «В мире животных» - его любимая передача. Сейчас у Нагиева живет маленькая собачка породы чихуахуа. Кто о ней заботится, когда он на съемках?.. Наверное, его женщина.

Когда мы только начинали жить, я не замечала за ним особого педантизма. Он мог совершенно спокойно положить в один мешок тапки, футболку и зубную щетку. Видимо, наставления моей мамы не прошли для Димы даром. Первые четыре года мы жили вместе с моими родителями. Мама моя, санитарный врач, очень жестко соблюдала правила личной гигиены и требовала того же от всех членов семьи: «Это полотенце для рук, а это - для ног!» Я сопротивлялась такому диктату и до сих пор осталась нерадивой дочкой, а Дима внял увещеваниям тещи. Он очень восприимчивый, впитывает все хорошее. Любовь к чистоте и порядку - это ведь совсем не плохо. Желание быть модным и спортивным весьма похвально.

Наверное, мне нужен был какой-нибудь тихий «ботан», а не красивый, юркий, модный Нагиев. Он и меня учил стильно одеваться, а мне все равно что носить. Я неправильная девушка в его понимании. Ему нравится все красивое, а я могу забыть накраситься перед выходом. Он постоянно пытался меня усовершенствовать. «Накрась глаза, губы, ногти. Да не в этот покойницкий цвет! Сделай их яркими», - говорил он, критически разглядывая мой макияж. Или: «Если ты растолстеешь, дела с тобой иметь не буду!»

Я обижалась, уходила на кухню и дулась там минут десять. На следующее утро, как бы мне этого не хотелось, вставала пораньше, чтобы составить Диме компанию во время утренней пробежки.
Он обращал внимание не только на то, как я выгляжу, но и как работаю. Находил время слушать мои радиоэфиры. «Ты плохо вела сегодня, - говорил Нагиев. - Надо готовиться. Так нельзя».
Но мне кажется, его бы не устроило, если бы я вырвалась вперед и стала слишком популярной.
Уже после расставания он внушил мне, что нужно носить длинные гладкие волосы. Теперь мне уже и самой кажется, что так лучше. Выслушивать его замечания было обидно, но я хотела ему нравиться и следовала «рекомендациям».
Вкус у Нагиева безупречный. Когда только поженились, денег у нас было в обрез, одевались в комиссионках. Из кучи барахла он умел выудить такую потрясающую вещь, что все вокруг ахали: «Где?! Откуда?!»

Меня он одевал «от и до». Я вообще не ходила в магазины, все покупал Нагиев. С первой зарплаты на радио «Новый Петербург», которую он получил трешками, Дима принес мне брючный костюм. Когда у нас появились деньги, он дарил мне золото, машины. Причем сам придумывал дизайн кольца и заказывал у ювелира. Помню, как обнаружила на вешалке белоснежную кожаную куртку к которой была прикреплена записка: «Папа Карло, когда я стану взрослым, куплю тебе много-много разных курточек Буратино».

Мой отец восхищался: «Дима умеет не только зарабатывать деньги, но и правильно их тратить».
Я думаю, грамотное распоряжение финансами заложено в нем с детства, когда с уходом отца он оказался старшим в семье. Дима очень ответственный человек, он не может не заботиться о своих близких. Все нес в дом. Никогда в жизни бездарно не потратил деньги, как это делают многие мужики, выпивая или играя в казино. Лучше он подарит мне кольцо, маме сделает зубы, папе - водопровод на даче. Однажды он позвонил домой: «Алис, выйди, пожалуйста, мне надо сообщить тебе что-то очень важное».

Сердце замерло. Только бы ничего не случилось.

Я выбежала на улицу, даже забыв переобуть тапочки. У подъезда стоял Дима. А за его спиной новенькая белая иномарка. «Это тебе», - только и сказал он.
А вот еще. Звонок в дверь. Я открываю - никого. Опускаю глаза и вижу на пороге Димины туфли. На них лежат гвоздики.
И я бегу обнимать его, стоящего босиком за углом на холодном полу.

В нашей жизни было тяжелое лето, когда, заработав наконец немалые деньги, мы все потеряли. Строительная фирма, которой мы заплатили за предстоящий евроремонт в квартире, развалилась. У Димы угнали новый «мерседес», а через три дня мы разбились на моей машине.

Я была за рулем. «Еще двадцать сантиметров, - сказали мне, - и Дима бы погиб».

Столкновение было настолько сильным, что в багажнике нашей машины в одну большую лепешку превратились все продукты, которые мы везли на дачу. Автомобиль восстановлению не подлежал.
Находясь в прострации от происходящего, мы поехали зачем-то покупать занавески. Ходим между развешанными полотнами тканей, толком не понимая, зачем мы здесь после всего, что произошло. Кому нужны эти занавески, если в квартире голые стены? Мы живем у Игоря Лифанова, который уехал отдыхать. Куда деваться, когда Игорь вернется? Продавщица суетится, и мы в полубессознательном состоянии тычем пальцем в первые попавшиеся гардины. Они до сих пор висят в моей квартире.

За неделю мы потеряли все. И Дима начал с нуля. Эта августовская неделя многому нас научила. Мы поняли, что все равны перед Богом. Димина мама, глубоко верующий человек, привила веру сыну. А Кира - тот на Пасху вместе с бабульками освящает у батюшки куличи и яйца. У них с отцом есть приметы, в которые они верят, слова, которые не произносят. Например, слово «последний» в нашей семье под запретом. Кира возит с собой в Москву игрушечного солдатика, который приносит удачу.

Конечно же, Дима хотел играть в кино и в театре, но забота о хлебе насущном привела его сначала на радио, потом в «Окна». Шоуменом он стал не от хорошей жизни.
Он всегда очень много работал. В редкие выходные попросту отсыпался. А я вставала рано, и без общества мужа мне на месте спокойно не сиделось. Старалась найти любой повод, чтобы зайти в комнату и что-то спросить или подсылала к нему Киру. Вечером Дима любил смотреть фильмы. Он покупал кассету, мы устраивались поудобнее, и я через некоторое время благополучно засыпала. И вот, пожалуйста, скандал! «Тебе не интересно то, что интересно мне!»

Видимо, он искал женщин, которые не засыпают на середине фильма...
Наверное, та мулатка соответствовала его представлению об идеале. Она работала вместе с нами на радиостанции «Модерн». Девушка бесконечно звонила нам домой молчала в трубку. Я вычислила ее, подключив в телефонную розетку доставшийся по бартеру АОН.
Я пошла на открытый конфликт и услышала от Димы: «Она мне нравится как женщина и как человек».

Мне очень хотелось взять ее за волосы и ударить башкой об пульт! Но я отрывалась на Диме.
В разгар их романа с мулаткой я заболела, лежала дома с температурой и больным ребенком в придачу. Дима сварил нам суп и сказал:
-Вечером пойду в театр.
-Конечно же, не один? - прохрипела я.
-Я все равно пойду в театр.
-Зачем?
-Пойду и все.

Я свесилась с кровати, схватила за ножку детскую табуретку и со всей силы запустила в Диму. Но это не помогло. Он пошел в театр с мулаткой.
Я пробовала поговорить с ее мамой:

-Может быть, хватит уже отравлять нам жизнь?
-Я ничего не могу сделать, Алиса, - ответила мне эта женщина, - моя дочь безумно влюблена в Диму, она не владеет собой.

Однажды, вернувшись поздно вечером, он начал врать, что был с друзьями.
А за пять минут до возвращения Нагиева позвонила его пассия, которой весь день не было дома. Не составляло труда догадаться, что они были вместе.

-Иди к своей мулатке! - кричу я вцепляюсь ему в волосы со всей яростью, на какую способна.
Дима мечется по квартире, пытаясь стряхнуть с себя обезумевшую жену. Наконец ему это удается. Меня отрезвляет боль. Палец на руке начинает распухать на глазах.
-Алиска! Да он сломан... Я не хотел, не знаю, как это вышло.
-Я сама виновата, Дим. Ой, как больно. К нему не притронуться.
-Скорее под холодную воду, - командует Дима.

Ночь мы проводим в заботах о моей пострадавшей конечности и, конечно же, к утру миримся. Я не могла долго ссориться, мне физически становилось плохо от ссор. Но за все время он ни разу не попросил у меня прощения. Прощения просила я. Не знаю за что, но мне сразу становилось легче.
У Димы было много пассий, но еще больше девушек приписывали себе роман с моим мужем. Например, бывшая диджей радиостанции «Модерн» Аллочка Довлатова теперь повсюду пишет, что Нагиев был в нее влюблен без памяти. По-моему, кроме брезгливости и неприязни она не вызывала у него никаких чувств.

Он считал, что со временем любая любовная история на стороне закончится сама собой, я ничего не узнаю. Он бесконечно играл в эти игры. Мне кажется, без них Нагиев не может жить. Дима не собирался разводиться. Его такая жизнь устраивала. А я со временем утратила способность «тереть к носу». Устала оправдывать его: эта была красивая, ею невозможно было не увлечься, та - старая, он был с ней из жалости, с третьей, может, и правда ничего не было.

Накопленная критическая масса наших ссор перевесила все разумные пределы. Каждый раз я собирала его чемодан и выпроваживала за порог: --Катись к чертовой матери!
-Ты мне жизнь поломала! - кричал он в ответ.
-Смотри! Вот они, твои подарки. Для чего ты их делаешь?! Грехи замаливаешь?
И в окно летят новые брюки, кольцо, темные очки.
У меня все чаще случались срывы, я могла подолгу плакать. Ребенок это видел, звонил Диме на работу: «Пап, мама плачет».

Через час в замке поворачивается ключ. На пороге стоит Дима. Подходит ко мне, садится рядом на диван и обнимает за плечи. «Ну, что ты, мой хороший?» - шепчет в волосы.
И рыдания с новой силой сотрясают мои плечи... Дима снова уезжает, потому что скоро у него радиоэфир. Но когда он закончится, я точно знаю, Нагиев не приедет вовремя домой. И я снова буду ждать и накручивать себя. И встречу его словно сжатая пружина, готовая выстрелить очередной истерикой.

После того как у нас украли машину, я часто видела, как моего мужа подвозит до дома довольно известная в городе женщина, намного старше Димы.
Я выглядывала в окно и видела ее иномарку, припаркованную у тротуара. Смотрю на часы, засекаю время. Они сидят в машине уже пятнадцать минут, полчаса, час...

-Чего ты там сидишь столько времени? - набрасывалась я на Диму, едва он переступал порог квартиры.
-Слушай, она же одинокая, немолодая. Ну, симпатизирует мне. Не могу же я перебить ее и сказать: спасибо, что подвезла, старушка, свободна.

Однажды он взял меня в ночной клуб. На моих глазах начинающая певичка виснет на Диме, а он отвечает взаимностью, обнимает ее. На обратном пути в машине я замкнулась. Сижу молча, разглядывая капли дождя, сбегающие по стеклу.

-Что опять не так? - спрашивает Нагиев.
-Я все видела, - выдавила я.
-Ты снова за свое?! Захотела поехать со мной? Пожалуйста, Алисочка. Чем опять не угодил?
-Что это за девица?! Очередная, да? Давно не получал новых впечатлений?!
-Какая девица?! Их там была сотня. Которая тебе не приглянулась? Знаешь что... Достала ты меня!
Он остановил машину и распахнул дверцу.
-Давай выходи!

Я оказалась одна в промозглой питерской ночи. До дома было уже рукой подать, но я иду сначала к подружке, чтобы с трясущимися от обиды губами рассказать, какой он. «Ты уже должна привыкнуть, что когда у Нагиева кто-то есть, все его раздражает! - утешала она меня. - Закроешь форточку - плохо, откроешь - еще хуже». Он очень эмоциональный человек, и Кирилл в этом отношении пошел в папу. Войдя в раж, они могут наговорить много неприятных вещей и даже что-то сделать плохое, а потом раскаиваются. Но вовремя остановиться, чтобы потом не было мучительно больно, не могут. С Кирой у меня получается на время отойти в сторону, дать ему возможность остыть, а Диму я в свое время понять не хотела и лезла на рожон.
В другой раз я позвонила Нагиеву на эфир.

-Я выбросила ключи от машины в мусорный бачок.
Он уже знает, что я на это способна.
-Какой?! Какой бачок?! - хрипло шепчет он.
-Левый крайний, - отвечаю я.

Некоторое время наслаждаюсь, представляя, как он ерзает на стуле у радийного микрофона, уже готовый сорваться и мчаться перелопачивать помойку у нас во дворе. Потом мне становится стыдно, я снова набираю его номер.

-Дим, извини, я пошутила...

А Кира, уже достаточно взрослый, чтобы понять, в чем дело, предлагает мне:
-Мама, давай ее убьем битой.

Но я же не хочу, чтобы у него на память из детства осталась психологическая травма из-за дурости родителей. Несмотря на весь ужас моего положения, для него я стараюсь переводить все в шутку.

— Сынок, нам никаких бит не хватит. Наш папа любит женщин, хуже он от этого не становится, ведь правда?

Кира засмеялся и вернулся к урокам. По-моему, у обоих на душе стало легче.

Не знаю, разговаривал ли Кира с отцом о его любви к женщинам. У нас есть закрытые темы, которые мы никогда не обсуждаем. Мы и скандалить с Димой начинали в два часа ночи, когда ребенок уже мирно спал. И никогда не орали при нем.

Сейчас Кира часто бывает дома у Димы, но никогда не скажет мне, что папа живет не один. Никогда. Каждый из нас — Кира, Дима и я — мы очень жалеем друг друга. И до сих пор, собираясь за одним столом, поднимаем тост: «За нас». Но это не значит, что мы можем жить вместе.

Это сейчас я вспоминаю Нагиева с нежностью, роняя слезу об утраченной большой любви. А тогда я превращала его жизнь в ад и сама походила на монстра с безумно горящим взглядом. Появившиеся мобильные телефоны дали мне новую возможность самовыражения: я долбила Диму гадостными эсэмэсками, методично доводя до белого каления: «Спасибо за все. Прощай» или «Вот она какая, твоя любовь». Сочиняла что-нибудь пафосное и многозначительное. И получала ответ: «Не мешай работать». Он мог и перезвонить.

— Алиса! Что опять случилось?! Что?

— Да все то же самое.

— Ты опять за свое. Даже не хочу на эту тему разговаривать. Ты все выдумала в очередной раз.

Эта музыка в наших отношениях была вечной.

Проходило время, я интуитивно чувствовала, что очредное Димино увлечение осталось позади, и успокаивалась. До следующей его влюбленности мы жили нормально. А потом все начиналось по новой. И опять дорога из тренажерного зала до дома занимала у Димы несколько часов.

— В Москву уже можно было съездить! — заводилась я.

— Да, такая длинная дорога, — отвечал он.

Подруги говорят: «Алиса, какое счастье, что вы расстались, нам не надо тебе в психбольницу возить передачки».

Сейчас ни одно из воспоминаний прошлого не вызывает у меня ярости и негодования. О прошлом мы с Димой говорим смеясь.

В очередной раз я пошла ва-банк, поставила на порог чемодан, в который свалила его вещи.

— Если я уйду, то навсегда, — вдруг сказал Дима.

— Уходи, — ответила я, доведенная до края. — Гори все огнем! Проживу.

Мы с Кирой тоже собрали чемоданы и уехали в Египет. Чтобы встретить меня в аэропорту с огромным букетом, Дима отменил на радио игру «Радиорулетка». Родители говорили: «Не делай глупости, ты не сможешь без него». Но я уже закусила удила. Дальнейшая совместная жизнь не имела смысла.

Кириллу было двенадцать лет, когда мы расстались окончательно и бесповоротно. Все эти годы я старалась, чтобы Кира понял: виноватых нет, это просто жизнь. Не ошибусь, если скажу, что сын до сих пор переживает. Когда Кира был подростком; он говорил мне: «Если у тебя появится молодой, я убью его битой... — видимо, бита была, на его взгляд, идеальным орудием возмездия, — а если старый, уйду жить к папе».

Сейчас Кира очень хочет, чтобы я вышла замуж, да еще и родила ребенка.

— До пятидесяти у тебя есть время, — говорит он.

— Это очень сложно, — отвечаю ему.

За те восемь лет, что прошли без Димы, я не встретила никого, даже отдаленно подходящего на роль мужа, а тем более отца. Браки, заключенные ради того, чтобы скоротать вместе старость, не для меня.

Расставшись со мной, Дима с удвоенной заботой стал относиться к Кириллу, брал его в Америку, Сирию, на «Большие гонки» — в Париж и Ниццу. Он не из тех, кто оставляет ребенка без средств к существованию. У всех бабушек скупит для Киры яблоки по дороге. Узнав, что заболел мой папа, он может позвонить и сказать: «Анатолий Дмитриевич, вы можете на меня рассчитывать».

Однажды мы с Кирой, вернувшись из поездки, заходим в квартиру и видим разложенные на диване мальчишечьи вещи — куртку, штаны — и рядом конверт с деньгами.

Сейчас Дима полностью обеспечивает сына. Они вообще очень близки. Перезваниваются по десять раз в день. Со мной Кирилл столько не разговаривает. Когда он стал мужчиной, первым делом отчитался отцу:

— Папа, это случилось.

— Ну и как?

— Ужас!

— У меня была та же фигня.

Я знаю только, что Дима потерял девственность в пионерском лагере.

Кира учится в Москве, окончил первый курс Школы-студии МХАТ. Никто из нас не влиял на него в выборе профессии. Он с детства мечтал только об актерстве, с первого класса участвовал в школьной самодеятельности.

Однажды учитель физкультуры грубо одернул сына:

— Хватит паясничать, как
твой папаша-клоун.

— Мой папа не клоун, он актер. Я не могу вас ударить. Но я хочу выйти, откройте, пожалуйста, дверь.
— Не открою! — уперся учитель.

Тогда Кира вышел из зала вместе с дверью, выбив ее плечом.Мы видимся, когда сын приезжает в Питер. А с Димой они теперь все время вместе.

Ходят друг к другу на спектакли. Сын живет в общежитии, но порой ночует у папы. Дима продолжает жить на два города, потому что окончательно осесть в Москве категорически не хочет.

Официально мы развелись только в апреле этого года. По просьбе Димы. Пора было уже ставить точку. Да, я спросила его:
— Ты хочешь жениться?
— Нет, — ответил Дима. — Просто я честный человек. Мы же с тобой действительно разведены по жизни.

Клянусь, мне стало легче, когда это случилось. Не люблю неопределенность.

А мне приходилось с нею мириться, потому что Дима скрывал, что женат. Он придумал этот маневр и убедил меня в том, что так надо. И я согласилась: да, это ему на пользу, он такой загадочный и одинокий. Но он никогда не открещивался от нас с Кирой, в интервью Дима не говорил ни да ни нет. А потом — эффект неожиданности: вдруг везде стал брать с собой сына, который выше его на голову.

Кира с тринадцати лет абсолютно взрослый самостоятельный человек. Я давала ему деньги, и он шел покупать себе одежду.

Теперь Кира говорит знакомым девушкам: «Посмотрите на меня, я жертва эксперимента своих родителей. Они никогда не говорили мне «нет».

В тринадцать лет сын сделал пирсинг — проткнул себе все что можно: нос, язык, бровь. Никто его не ругал. Правда, он скрывал от Димы проколотый язык.
Если бы отец увидел, непременно сказал бы: «Дурак! Совсем с ума сошел!»
Психологи считают, что пирсинг для подростков — способ выразить свой протест. Через год Кира все сережки вытащил.

Они могут поссориться и по очереди звонить мне, жалуясь друг на друга:
— Алиса, ну как так можно! — возмущается поведением сына Дима.
— Мама, ну что он за человек?! — в свою очередь кипятится Кира.
Дима мне не разрешает давать Кире машину. А я дала, и сын ее поцарапал. — Надеюсь, это не твоя работа? — спрашивает Дима, увидев царапины.
— Не моя.
— Я же сказал не давать Кире машину!

Дима тут же звонит сыну: «Вот теперь будь добр, зара¬ботай деньги и отдай маме за ремонт!»
Неделю они дуются друг на друга. Потом Дима снова звонит Кире: «Зайди ко мне, я тебе подарочек привез...»

...Люди прочитают и подумают.- опять она рассказыва¬ет о том, какой он хороший. Просто сумасшедшая. Но говорить о нем плохо не могу.

Да, он изменял. Но если бы я не становилась сыщиком, ничего бы не узнала. Он ни разу не сказал мне страшных слов: «Я тебя не люблю, у меня другая женщина».

Мечтаю, чтобы Дима женился, а я бы вышла замуж. Если бы о нас снимали фильм, я бы хотела, чтобы финал был такой: я стою на берегу океана с каким-нибудь большим, голубоглазым и светловолосым бюргером, Дима — с миловидной медсестрой, а по волнам на алых парусах проносится мимо наш ребенок И все. НАРРУ END!

КОЛЛЕКЦИЯ "КАРАВАН ИСТОРИЙ" № 05 2008